Перейти к основному контенту Перейти к левой колонке
Клуб женщин младшего пенсионного возраста плюс...
woman55plus.ru

СМИРНОВА Лидия Николаевна - памяти актрисы

 

КУЛЬТУРА И ИССКУСТВО. БАЛЕТ, ТЕАТР, КИНО, АРТИСТЫ, АКТЕРЫ 

Лидия Смирнова - когда произносишь это имя, прежде всего вспоминаешь восторженный взмах ресниц, открывающий огромные голубые глаза, взгляд, полный неистребимого кокетства и радостного сияния. Назвать ее героинь 30-40-х годов цельными и монолитными строительницами коммунизма невозможно - даже в самых партийных из них сияла женственность и надежда на счастье.

 [Увеличить] Достанься Лидии Смирновой иная судьба и страна, она могла бы сыграть Скарлетт в "Унесенных ветром" - такие в ней были легкомыслие и сила жизни, женственность и воля к счастью. Это было подарено ей ее собственной суровой судьбой. Она была дочерью убитого колчаковца, мать ее вскоре сошла с ума и умерла в доме для умалишенных. Родственники держали девочку в черном теле. Оттого, может быть, сиротская тоска по теплу заставляла ее всю жизнь страстно влюбляться и искать любви.

Оказавшись в Москве, она с легкостью променяла серьезный институт на актерскую карьеру. Учась в студии Камерного театра, она уже примеривала на себя роли великой Алисы Коонен, когда судьба властно развернула ее в сторону кино. Ее позвали сниматься в комической мелодраме Корш-Саблина "Моя любовь", и с присущим ей легкомыслием она немедленно оставила идеи о великом и трудном театральном поприще, чтобы войти в сонм самых знаменитых див советского кино. "Моя любовь" с музыкой влюбленного в нее Дунаевского вышла в 1940 году, так что самый взлет ее актерской карьеры пришелся на время войны: "Парень из нашего города" (1942 г.), "Она защищает Родину" (1943 г., кстати, там, на съемках, она и стала женой замечательного кинооператора Владимира Рапопорта), "Морской батальон" (1946 г.), "Сыновья" (1946 г.).

Так бы и могла Смирнова оставаться сияющей дивой, знаменитой в советском киномире "сокрушительницей сердец", если бы уже в середине 50-х ее не встретил режиссер Константин Воинов. В его маленькой короткометражке "Сестры" она сыграла вульгарную буфетчицу. Благодаря этой встрече проявился ее блестящий комический темперамент, а в отечественном кино возникли яркие и незабываемые создания в фильмах "Добро пожаловать, или Посторонним вход запрещен" и, конечно, в "Женитьбе Бальзаминова".

Актриса театра и кино Лидия Смирнова родилась 13 февраля 1915 года в городе Мензелинске в Татарстане. У нее есть безусловная зрительская любовь. У нее – десятки ролей в кино и Театре-студии киноактера. Она играла с великими русскими артистами и работала с режиссерами – классиками советского кино.

«Я всю жизнь не переставала удивляться и, по-моему, это спасает меня от старости. У меня есть жадность к жизни», - сказала она в одном из интервью.

Лидия Смирнова в кино с 1939 года – 65 лет непрерывных съемок, настоящий творческий марафон. 13 февраля 2005 года Лидия Николаевна Смирнова отметила юбилей.

В 25 лет она прославилась в роли Шурочки в фильме "Моя любовь". Это было ровно 67 лет назад. Последняя роль в кино датируется 2001 годом. Несколько лет назад по ТВ была интересная передача о ней "Возлюбленная Союза". Ей было уже за 80, но она выглядела идеально, сохранила ясность ума и относилась к себе с иронией.

За свой труд Лидия Смирнова была удостоена многочисленных наград, став кавалером орденов Октябрьской революции, Трудового Красного знамени, "Знака почета". Ей также был вручен орден "За заслуги перед Отечеством III степени".

До последнего времени Лидия Смирнова продолжала работать в кино, на эстраде, а также писала книгу воспоминаний о своей жизни. В ней актриса рассказывает о своей жизни и встречах с такими известными людьми, как композиторы Дмитрий Шостакович и Исаак Дунаевский, режиссеры Сергей Эйзенштейн и Михаил Колотозов.

Первая картина с участием актрисы, "Моя любовь", вышла на экраны в 1940 году. После нее дебютантка сразу же стала предметом обожания миллионов. Затем были роли в фильмах "Парень из нашего города", "Она защищает Родину", "Большая жизнь", "Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен", "Деревенский детектив".

Первоначальный "героический" образ не мешал актрисе легко менять амплуа, а иногда играть отрицательных  [Увеличить] персонажей: в фильмах "Сестры", "Жучка", "Женитьба Бальзаминова" и "Дядюшкин сон".

Рассказывать о Лидии Николаевне Смирновой – дело неблагодарное: слишком много событий, встреч, слишком много слухов. Отчасти для того, чтобы развеять слухи, отчасти просто потому, что действительно есть, о чем рассказать, Лидия Николаевна выпустила книгу «Моя любовь», в которой рассказала о себе – такой, какая она есть.

Лидия Смирнова:
«Я родилась семимесячной, «в рубашке», и было это в городке Мензелинске под Казанью. Меня завертывали в вату и клали в печурку, в русской печке есть такие углубления. По всем приметам меня ждала долгая, счастливая жизнь…
Мне не было и трех лет, когда произошла революция. Тетя рассказывала мне, что мой отец был белый офицер в армии Колчака, ненавидел большевиков (про это всю жизнь скрывалось). Судя по фотографии, он был высокий, стройный, красивый. До революции писал рассказы, критические статьи, много печатался. Моя мать, ее звали Татьяной, была сельской учительницей. После меня у нее родился мальчик, мой братик. Девятимесячный, он вывернулся из маминых рук, упал головой об пол, долго кричал, а потом умер. У мамы началось буйное помешательство.
Отец приезжает с фронта — нет ни жены, ни сына. И маленькая дочь без присмотра. Он мечется, пытается пристроить меня к родственникам — всюду отказ. Наконец я попадаю в Тобольск, в семью его старшего брата. Тетя потом часто повторяла: «От тебя все отказались, если бы не мы, ты была бы беспризорной». В детстве это больно ранило меня, да и теперь не зарубцевалось…
Тетя Маруся, по профессии учительница, долгое время не работала, занималась домашним хозяйством. Мы жили очень бедно. Утром на завтрак мне давали стакан чая, два куска сахара и два куска хлеба с маслом. Если я хотела взять еще, тетка била меня по руке.
Тетя Маруся заставляла меня мыть и чистить кастрюли до блеска и расставлять «по росту» на полке. А если я задерживалась на прогулке, она встречала меня бранью и пощечинами. Она вообще со мной не церемонилась. Если вещи в моем ящике лежали не в надлежащем порядке, она вытряхивала их на пол, брала меня за шиворот и тыкала, как котенка, в эту кучу.
С какого-то момента я стала себя жалеть. Мне казалось, что меня обижают, потому что я сирота. Когда я ложилась спать, я сочиняла стихи, потом что-то пела на эти стихи, и все это было посвящено сиротству. Так я себя жалела.
Может быть, с тех пор у меня на всех фотографиях, даже на тех, где я лукаво улыбаюсь, грустные глаза. (Кстати, в жизни я чрезвычайно редко смеюсь. Шутки, розыгрыши, веселье люблю, даже, говорят, бываю остроумной, а вот от души расхохотаться не могу.) Но нет худа без добра. Мой горький жизненный опыт пригодился в моей актерской судьбе, людские страдания, одиночество знакомы мне не понаслышке…
Я не помню, чтобы тетя Маруся хоть раз посмотрела на меня с одобрением или с гордостью — эта хорошенькая девочка — моя воспитанница — и уж, конечно, никогда ничего подобного не высказывала вслух, а дядя Петя тем более, он давно смотрел на мир глазами тети Маруси. Зато у нее немедленно срабатывал сигнал опасности, когда она видела, что мужчины как-то слишком уж заинтересованно смотрят на меня, а сама я беззастенчиво кокетничаю с ними. И она прочно — гвоздями, сваями — вколотила, вдолбила в меня мысль, что я должна сохранить невинность до свадьбы.
Я часто влюблялась. Я была так влюблена в своего одноклассника — маленького, с вытаращенными глазами Витю Лагадюка, — что, когда кончался урок и все уходили, я целовала парту, за которой он сидел. Такая вот была чувствительная. А может быть, просто мне недоставало любви?
Прошло много лет, может, все сорок. Я была в парикмахерской на Сретенке, делала маникюр, а рядом стоял мастер, причесывал какую-то женщину и все посматривал на меня. Ну, думаю, узнал «звезду экрана». А он вдруг наклоняется ко мне и спрашивает: «Скажите, вы не Лида Смирнова?» Я кивнула. «А я Витя Лагадюк». Мне стало смешно. Он сказал это с таким значением… Наверное, тоже запомнил, а может, и гордился, что знаменитая артистка была когда-то в него влюблена.
…После школы я поступила в промышленно-экономический техникум при Училище (теперь это, кажется, университет) имени Баумана. Техникум выпускал экономистов-статистиков. Я получила диплом и пошла работать в Главное управление авиационной промышленности. Меня взяли туда на секретную работу. Я подсчитывала, сколько наши заводы выпускают самолетов и моторов. Работала, и на меня нападала жгучая тоска. Казалось, время остановилось. Поднимаю глаза — прошло только 15 минут, просто ужасно!<…>
В свободное время я ходила с друзьями на лыжах. Как-то раз во время прогулки мы встретили в лесу группу молодых людей, раскланялись, пошутили, посмеялись и пошли дальше. Среди них был один молодой, высокий, красивый, — он так ладно шел на лыжах. Я обернулась, и он обернулся. Потом я еще прошла, снова оглянулась, и он оглянулся. Его и мои друзья пошли вперед, а мы остановились. Нам кричали, мы не откликались. Домой мы возвращались вместе.
Его звали Сергей Добрушин. Мы ходили с ним в театры, в консерваторию. Он был старше меня, мне — семнадцать, ему — двадцать семь.
Вскоре Сережа сделал мне предложение, мы в обеденный перерыв сбегали в загс, и я стала его женой.
В то время я любила ходить в театр, но уходила оттуда почти всегда в плохом настроении и никак не могла понять почему. Я смотрела с жадностью, замечала, как ходят актрисы, как говорят, как они одеты. Видимо, я просто завидовала тому, что они, эти женщины, на сцене, а я — в зале. Я, как какая-то козявка, сижу, и никто меня не знает. А мне так хотелось прославиться! В мечтах я была героиней, а в жизни… Меня жгли честолюбие, зависть. Мне хотелось, чтобы на меня смотрели, чтобы мной восхищались, чтобы мне аплодировали.
И я подала заявление в несколько заведений, где «учили на актрису»: в Вахтанговское, Щепкинское, к Таирову, даже во ВГИК. И меня всюду приняли. Я выбрала школу Камерного театра под руководством Александра Яковлевича Таирова. Только потому, что она мне была ближе — я жила рядом, на Бронной.
В экзаменационной комиссии — известные актеры Камерного во главе с Таировым и Коонен. Я читала «Ворону и лисицу», танцевала танго, все время стараясь как можно чаще поворачиваться к приемной комиссии спиной.
Потом меня спросили:
— Что вы будете петь?
— Песню Леля, — ответила я, к их удивлению.
Последним заданием мне дали этюд: у меня болит голова, а мне звонит возлюбленный, приглашая в театр.
Как же я справилась? Сначала жутко стонала, показывая, что моя голова раскалывается от боли. Потом «слушала трубку» и спрашивала:
— А в какой театр? — И восклицала: — Ах, в Камерный! Ну конечно, пойду. Это же самый лучший театр! Там такие великолепные актеры… — И перечислила всю приемную комиссию.
Когда я закончила, Таиров, улыбаясь, сказал:
— Спасибо, девушка. Хотел бы пожелать вам, чтобы вы никогда не теряли свою непосредственность.
Мою грубую лесть Александр Яковлевич назвал непосредственностью!
В чем секрет успеха «Моей любви» и моей Шурочки? Мне кажется, прежде всего, в замечательной музыке Дунаевского и в узнаваемости этой девушки. Вот эта маечка, эти куделечки, эти белые туфельки, белые носочки… Зрители подражали ей, они хотели быть такими, они себя узнавали в ней. Конечно, я тогда не понимала этого, потом осознала. Когда сейчас я смотрю со стороны, мне кажется, что это не я, а кто-то другой. Там нет никакого мастерства, а только наивность, искренность, непосредственность. Эта непосредственность заменяла мне в то время профессионализм.
Когда вышла «Моя любовь», на экранах шел «Большой вальс». Эти фильмы как бы соревновались. И героини соревновались — Милица Корьюс и Лидия Смирнова. Дунаевский в письмах ко мне даже подписывался: «Твой Шани» — именем героя фильма «Большой вальс». В этом было столько романтики, это было так красиво! И когда я приходила к нему, стучала условным знаком — он открывал дверь и говорил: «Пришло солнце!» — и бежал, бежал в одну комнату, потом в другую: — Пришло солнце!» И я входила: «Пришло солнце!» — и все было этому подчинено.
И однажды он предложил мне стать его женой. Он все обдумал: мы будем вместе жить, вместе работать над новой картиной. Я замерла. Мне нравились наши чувства, наша любовь. Но это была игра — я это понимала, — он был талантливым, умным, богатым. Стать женой Дунаевского? Уйти от нищеты? Переехать в Ленинград? Но тогда кончатся наши тайные свидания, ожидания встреч, письма, телеграммы, цветы — эта дивная сказка! А как же Сергей? Он так радовался, когда вышла «Моя любовь»…
Короче, я испугалась, сказала:
— Пусть все остается по-прежнему.
Дунаевский уехал. Первое время я еще получала какие-то послания, которые он отправлял раньше. А потом все — ни писем, ни телеграмм. Мне стало так неуютно и тревожно. Потом я вдруг узнаю, что он приехал, а мне не сообщил. Я набираю его номер, нарочно не отвечаю, но знаю — он здесь, в Москве. Надеваю черную шляпку, вуалетку, черный строгий костюм и направляюсь к нему, довольная тем, что я такая грустная, под вуалеткой. Прихожу в гостиницу, стучу, он открывает мне дверь и не кричит: «Солнце пришло», — а только:
— Здравствуйте.
— Здравствуй, я пришла.
— Пожалуйста, проходите.
— Я пришла, я!
— Садитесь, пожалуйста.
— Что, что? — Я начинаю волноваться, мне делается не по себе: — Что случилось?
— Как что случилось? Я вам предложил все… Вы отказались… Я вас просто больше не люблю.
У меня сжалось сердце:
— Так что же, мне уйти?
— Как вам угодно. Воля ваша.
Я встала. Мне казалось, он сейчас бросится на колени, будет меня умолять остаться, все вернется.
— Ну что ж, я тогда уйду.
— Пожалуйста.
 [Увеличить] Я бегу, вся в слезах, по длинному коридору гостиницы, мимо дежурной, которая давно меня знает, бегу по Тверской, по Бронной, вхожу к себе в дом. Мне кажется, я никогда никого так не любила, как сейчас люблю его. Я рыдаю, мечусь по комнате и вдруг вижу себя в тройном изображении (у меня до сих пор сохранилось это трехстворчатое японское зеркало): большие красивые глаза, из которых текут крупные хрустальные слезы: «Эх, черт возьми, вот так бы меня сейчас снять!» Потом замираю. «Значит, я не по-настоящему переживаю?» И снова рыдания…
Война для меня была неожиданностью невероятной. Мы с Сергеем в очередной раз собирались в поход. Он сидел дома с разложенной на полу байдаркой, налаживал управление.
Я пошла в булочную. Там какие-то разговоры, стоят группки людей и слышно слово «война». Это слово совсем мне было незнакомо, непривычно. Я прибежала домой, кричу: «Сергей, война!» Включили радио, и с этого момента все как будто перевернулось.
Сергей записался добровольцем в ополчение. Рано утром я пошла провожать своего Сережу по Малой Бронной на призывной пункт.
— Дойдем только до угла, — сказал Сергей, — а потом ты вернешься, а я пойду один. Ты только не оглядывайся, ни за что не оглядывайся, я тоже не буду…
В ноябре 1942 года Сергей пропал без вести. Ни где, ни как — не известно.
Вторым моим мужем стал оператор Владимир Рапопорт.
В Алма-Ате, куда было эвакуировано большинство кинематографистов, я заболела брюшным тифом. При этой болезни кишки делаются тонкими, как пергаментная бумага, в любую минуту может быть прободение и смерть. Попадет в пищу что-нибудь слишком жесткое, и все — конец.
Рапопорт учил меня ходить — мышцы были атрофированы. Столько человек за мной ухаживали, пытались добиться взаимности, и лишь один заботился, по-настоящему понимал, как я одинока, беззащитна, что родные далеко, муж погиб на фронте и на каждом шагу меня могут обидеть. Он просто приносил печеные яблоки, которые сам готовил на сухих листьях, просто снимал гниды с моих волос, просто учил ходить…
Он так любил и так берег меня всегда, что, когда уходил из жизни, страдал оттого, что знал: мне будет трудно без него. Знал, потому что был для меня папой, мамой, бабушкой, дедушкой, ребенком — вообще всем на свете.
Другое дело, что я доставляла ему много хлопот, беспокойств и поводов для ревности. Но, наверное, он выбирал, что ему нужнее — быть со мной и терпеть какие-то огорчения или потерять меня.
Смело могу сказать — мне завидовали. Чувство зависти свойственно актерам. У меня есть даже несколько анонимных писем, которые я почему-то храню. Хотя пора давным-давно их выбросить и вымыть руки. «Куда ты лезешь со своим носом, ты, бездарь, дура, проныра…»
Я собственными ушами слышала: «Смирнова залезла в штаны к министру, вот и получила народную СССР». Я тогда от этого очень страдала, потом стала мудрее, стала анализировать и многое поняла.
Если объективно посчитать, сколько я сделала добрых дел, имея свои депутатские права, то я смело могу глядеть людям в глаза. Правда, я измучилась от звонков избирателей с самыми разными просьбами. Но значит, они верили, что я помогу. Я действительно пыталась помочь, и часто мне это удавалось.
Потом, когда у меня этих возможностей не было, я все равно не отказывала, моя популярность актерская приходила на выручку.
Я ищу и не нахожу своих поступков, за которые мне было бы стыдно. Я никого не подсиживала, ни на кого не стучала, ни у кого не отнимала роли, но получала столько обид…
Каждый человек, наверное, к концу жизни, хотя никогда не знаешь, когда конец, но все-таки, прожив, скажем, восемьдесят лет, хочет и даже обязан подводить какие-то итоги, анализировать свое прошлое. Что сделано зря, а что не зря, сколько было ошибок.
Старость научила меня анализировать, делать выводы. Я стала делить людей не на умных и глупых, талантливых и бездарных, а на добрых и злых, плохих и хороших. Как в детстве. Столько горя, беды, грубости, жестокости в нашей жизни — целая гора камней, тупых булыжников, и среди них вспыхивают огоньки добра — маленькие драгоценные камни. Я вытаскиваю их, и жизнь становится надежней, защищенней». Текст воспоминаний опубликован в газете «АиФ. Долгожитель» № 18 (54) 24 сентября 2004 г.

«Легендарная дама с потрясающей биографией, неуемным темпераментом», - говорил о ней Александр Ширвиндт, один из самых верных ее поклонников.

«Мало того, что красивая, интересная, так еще такие характерные роли играла. Например, в «Женитьбе Бальзаминова». Это гениальная картина, а у Лидии – блестящая роль. Это же откопать в себе надо такое», - восхищалась Любовь Соколова.

«Она истинная женщина. Во всем, во всех проявлениях. Фантастически красивая женщина – всегда с улыбкой, всегда в хорошем настроении. И фантастическая актриса. Только одна роль в «Женитьбе Бальзаминова» чего стоит. А еще были тысячи ролей…», - рассказывал Александр Абдулов, которому посчастливилось быть ее партнером на съемочной площадке.

«Она великая не только актриса. Она великая женщина, потому что она очень озорная. А озорство – это талант», - сказал о ней Борис Токарев.

Все эти слова о замечательной актрисе, великолепной женщине Лидии Смирновой, которой, к сожалению, недавно не стало.

25 июля - ровно год со дня смерти Лидии Николаевны Смирновой.

За свой труд Лидия Смирнова была удостоена многочисленных наград, став кавалером орденов Октябрьской революции, Трудового Красного знамени, "Знака почета". Ей также был вручен орден "За заслуги перед Отечеством III степени".

На юбилейном вечере, в честь своего 90-летия, она сказала: «Я счастлива. Мне только жаль, что это последний юбилей. Не то чтобы я прощаюсь, я просто знаю, что реально, а что нереально».

Вместе с ней ушла целая эпоха, часть нашего кино, нашей истории.

Использованы материалы сайтов: www.tvkultura.ru, газеты "АИФ".



woman55plus.ru © 2007—2024

В ОТПУСК.РУ - сервер о туризме: туры, горящие путевки, описание отелей, отзывы об отелях, билеты, расписание поездов, погода на курортах, информация о странах